Путь в архипелаге - Страница 12

Не повторяется,
не повторяется,
не повторяется такое никогда…

* * *

Спокойной ночи у нас не получилось. Вернее — не получилось у меня.

Я проснулся от стремительного ощущения падения — и схватился обеими руками за края кровати, а на самом деле — за широкий сук, на котором лежал верхней частью тела. Говорят, что такое снится, когда во сне растёшь, и я, ещё толком не очнувшись, вроде бы даже вспомнил свой сон.

Но тут же забыл его. Какой тут сон, когда наяву творились вещи почуднее!

Сперва мне показалось, что за деревьями мельтешат светлячки — только какие-то разноцветные и излишне активные. Но это потому, что я ещё до конца не проснулся. В следующий миг до меня дошло, что это на самом деле очень далеко — километров за тридцать, не меньше! — и никакие это не светлячки.

Трассирующие пули, как в кино про войну — вот что это такое. Только не так густо, как показывают в фильмах; то тут, то там, реденько.

Честно — я обалдел. Так, сидя и остолбенел, даже рот приоткрыл, наблюдая за бесшумным — расстояние было точно большим — полётом цветных точек. Это могло значить одно — люди тут есть…

…точнее, это ещё значило, что у этих людей имеется оружие посерьёзнее мечей. Неясным оставалось лишь одно: что это за люди. А это-то как раз и было самым важным, если честно.

Стрельба продолжалась совсем недолго. Кроме того, она не могла меня разбудить. Так от чего же я проснулся?

Всё это время я лежал неподвижно, повинуясь какому-то инстинкту, появившемуся внезапно и очень кстати.

Потом внизу — там, где мы жгли костёр — зашуршал пепел. Хрустнули полусгоревшие ветви. И уже беззвучно проплыли куда-то в сторону тени.

Раз. Два. Три… Семь. Восемь… Двенадцать.

Страх отпустил меня не сразу, оставив после себя унизительный холодный пот, спазмы в желудке и кислятину во рту. Я не знаю, кого видел, даже очертаний толком не различил. Знаю, что избежал смертельной опасности. Каким-то чудом…

Мне пришлось пересилить себя, чтобы спуститься с дерева — да и то я выждал чуть ли не полчаса, не опасаясь, что усну. Страх не давал… Подсвечивая зажигалкой, всмотрелся в пепел.

Он был истоптан — в нескольких местах отпечатались следы. Не звериные… но и не очень похожие на людские. Какие-то нечёткие, словно оставлявшие их были обуты в бесформенную обувь.

Мне вновь стало страшно, и я, погасив зажигалку, долго не мог влезть на дерево, холодея каждый раз, когда срывалась нога — мне казалось, что вот-вот кто-то вцепится в плечи и поволочёт в темноту. Мне в сознательном возрасте ни разу не доводилось надуть в штаны, но сейчас я был близок к этому и наверх вскарабкался в полнейшем изнеможении, весь дрожа.

Танюшка спала, и я даже разозлился на неё. Но сопение девчонки действовало успокаивающе; я устроился, скорчившись у неё в ногах, сунул руки под мышки и… сам не заметил, как всё-таки уснул.

* * *

— Смотри, Олег.

В голосе Танюшки было потрясение. Надо сказать, я её понимал.

Мы стояли внизу голого каменного откоса. Не помню, чтобы я видел такой в нашем мире в этих местах, да это и не важно. Откос уходил влево и вправо, словно огромный нож вспорол в этом месте лес на несколько километров, вывернув вал перемешанной с галькой земли. Конечно, это было не так. Но похоже.

Однако, не этот геоморфологический памятник нас удивил — нам хотелось есть, до природных ли тут недоразумений? А вот на этом валу — в сотне метров справа от нас — лежал большой серый валун.

И это был не просто валун.

Когда-то чья-то рука придала валуну очертания лежащего человека. Он опирался щекой на кулак левой руки, а правой — придерживал рукоять меча, вытянутого вдоль ноги. Черты лица были только намечены, но всё же хорошо различалось, что неведомый скульптор изобразил подростка — с правильным лицом, с упавшей на щёку прядью волос.

— Пошли, — я потянул Танька за плечо. — По-моему, мы добрались.

Танюшка стрельнула в меня взглядом — недоверчивым и обрадованным — и я понял, что для неё путь закончился.

А у меня такого чувства не было.

Не было — и всё тут.

Мы подошли к каменной глыбе. Она оказалась в три раза больше человека и, подойдя вплотную, я увидел, что скульптура старая. Старше надписей, которые мы видели тут.

— Ну вот, Тань, — я вытер лоб и незаметно оперся на камень, пережидая короткий приступ головокружения. — Пришли. Что дальше?

Она вновь взглянула на меня:

— Ты не веришь? — тихо спросила она. Я покачал головой. — И с самого начала не верил? — я снова покачал головой. — Но, может, мы просто не сюда попали, может, эта статуя никакого отношения…

— Может быть, — устало прервал её я. — Но я, Тань, не знаю, куда нам ещё идти. Вот мы пришли, сорок миль кончились или вот-вот кончатся. Я не знаю, куда мы должны были придти. И вообще… — я махнул рукой и присел на край камня. Голова не переставала противно кружиться. То ли от голода, то ли давление резко упало — больше года уже не было со мной такой фигни… Наверное, и на лице это как-то отразилось, потому что Танюшка посмотрела на меня с испугом и тронула за плечо:

— Ты чего?

— Ничего, ничего, — поспешил успокоить её я и рывком поднялся. — Понимаешь, Тань, для них — ну, для тех, кто надписи оставлял — этот памятник мог что-то значить. А вообще — нечего киснуть. Это место ничем не хуже любого другого.

— Я домой хочу, — губы у Танюшки вдруг поехали, задрожали. — И есть… — она справилась с собой, но отвернулась и начала водить пальцем по камню.

— Есть мы добудем, — я заставил себя собраться. — Обязательно добудем, что ты… И домой выберемся, погоди только, Тань…