У меня было хорошее настроение. Хотя, казалось бы, я снова был далеко от своих, да ещё и удалялся от них больше и больше. Но огромная разница была между сегодняшним моим странствием — и прошлым.
Сегодня я вышел из дома. И знал, куда могу и должен вернуться. Если есть дом, то можно уйти за тысячи километров от него на годы.
Он ведь всё равно есть…
…За двенадцать дней пути я дважды видел оставленные стоянки «наших». На первой даже ещё зола не успела остыть, а следы большой группы людей уводили на юго-восток. У них с собой был карабин — в нескольких местах я нашёл отпечатки приклада на снегу — и один человек курил самоделковые сигары. Были в Америке… Негров не встречалось вообще, но это, к сожалению, не значило, что их нет.
В их наличии я убедился именно в этот — двенадцатый — день.
Я срезал путь краем припая и взбирался «лесенкой», кляня лыжи, снег и зиму, на довольно пологий склон берега.
— Лыжи — это не моё, — признался я в пространство, добравшись до верха. И, обернувшись, присвистнул.
Наверху начиналась корабельная роща. Сосны в обхват, а то и в два, росли насколько хватало глаз.
На каждой сосне висел скрюченный, траченный воронами, а снизу ещё и лисами, голый труп негра. Их удавили испанским способом — не классической петлёй, а захлёстнутой на горле вокруг ствола верёвкой. А шагах в десяти от меня, на высоком пне, был вырезан знак, окрашенный чем-то бурым.
— Чёрный лебедь Туонелы, — пробормотал я и оглянулся. Птица обозначала Смерть. Калму. Так её метили финны. Подойдя к пню, я тронул рисунок — вырез был свежий. Хотя — сыро, могли и давно прорезать. Я свистнул и, приставив ладонь ко рту, гикнул: — Аллля-ля-ля! Терве, суомалайнинен!
«Эннн!!!» — гаркнул в ответ сосняк. И — тишина, только скрипел где-то мрачно ворон.
Я всё-таки ещё порыскал вокруг. Негров вешали всё-таки давненько — до последнего снегопада, следов не оказалось. Пройдя рощу насквозь, я оказался над косогором, низом которого шли рассеянным клином с дюжину рыжешёрстных носорогов. Неспешно и уверенно. За ними оставалась распаханная до земли широченная полоса.
А на другом конце косогора стояли, опершись на длинные — почти как английские — луки, двое лыжников. Они смотрели в мою сторону.
Мальчишек звали Рюти и Антон. Были они, кстати, не финнами, а оба наши, советские (или российские, как теперь правильно говорить?). Один — карел, второй — русский из поморов. И я почти не удивился, когда они вполне вежливо предложили мне «проехать» к их князю.
Сергею.
— И давно он у вас князем? — уточнил я.
— С начала, — ответил Антон. — Он нашу команду и сколотил два года назад, из кусков…
— Идти-то далеко? — поинтересовался я. Антон весело махнул рукой:
— Час, не больше! — посмотрел на мои ноги и поправился. — Ну три. Около того.
— Ясно, максимум четыре, около пяти, — вздохнул я. — Ну ладно, поехали…
… — А фамилия у вашего князя как? — на ходу уточнил я. Антон, обернувшись (и продолжая ловко объезжать кусты и валежины), наморщил лоб:
— Фамилия?.. Во, а я и не знаю.
— Земцов, — обронил Рюти, скользивший у меня за спиной. — Сергей Земцов.
— А его девчонку зовут Ленка? — я спрятал улыбку.
— Точно, Ленка, — Антон вновь обернулся. — Вы что, знакомы, что ли?
— Встречались, — дипломатично ответил я.
И вдруг подумал, что, похоже, зря иду туда, куда иду. Будет радостная встреча… и всё. Как с Андреем.
Никого мне больше не собрать.
…Кажется, море и здесь вгрызлось в землю, превратив Онежское озеро в свою часть. После короткого, но тяжёлого подъёма на косогор я увидел узкий залив-фьорд. Километрах в трёх от нас, в его окончании, на пологом длинном холме из-за частокола поднимались дымки над крытыми корьём скатами. У воды стоял длинный шалаш-сарай. Через лёд залива шли трое или четверо лыжников.
— Узкая Губа, — вытянул руку Антон. И вихрем понёсся вниз со склона.
Я тяжело вздохнул. И приготовился спускаться «лесенкой».
На взгляд в Узкой Губе жило человек пятьдесят, и я снова подумал, что напрасно пришёл сюда.
Он там богат, он царь тех стран,
Владыка надо всем Кавказом, — всплыли в памяти строчки «Емшана».
Да, Сергей стал князем. Настоящим. Более настоящим, чем я. Не сравнить… Куда мне звать его?
«По крайней мере — пожму ему руку и попрошу прощенья,» — решил я, на ходу поправляя перевязь оружия. Антон уже махал мне из приоткрытой двери полуземлянки, откуда дышало теплом и слышался шум.
Пригнувшись, я полез вниз по ступенькам, выложенным подогнанными досками и сбрасывая капюшон.
Длинный — не меньше двадцати шагов — и довольно высокий дом был освещён и жарко натоплен десятком факелов. Посередине горел костёр в очаге, выложенном камнем, крышевое бревно поддерживали четыре подпорки, красиво увенчанных настоящими лосиными рогами; на самих рогах и столбах висело оружие. Вокруг огня — кольцом — стоял стол с таким же круговым сиденьем. Прямо напротив входа сиденье прерывалось высокоспинным троном, покрытым шкурами. Вокруг стола сидели человек шесть мальчишек и две девчонки. Все ели и перебрасывались фразами на русском и финском.
Рюти уже стоял у большого сиденья и что-то говорил человеку, сидевшему там — как раз закрывая его от меня. Ощущая на себе взгляды, я шёл по утоптанному полу через установившуюся тишину.
Рюти разогнулся.
Мои глаза встретились с изумлённо и радостно расширившимися светло-серыми глазами под светло-русой чёлкой.