Путь в архипелаге - Страница 189

К оглавлению

189

— А я вещи собрала, — сказала она.


* * *

Драккар лежал на воде огромной молчаливой рыбой. На нём, конечно, все спали. Только на берегу, у небольшого костерка, сидела знакомая фигура… но я узнал мальчишку только когда он встал нам навстречу. Это был Лаури, и он улыбался.

— Девять месяцев, — сказал он. — Я собирался приплыть за тобой ещё через три, да тут Вадим…

Я пожал его руку, натёртую веслом до каменной мозоли.

— Ты был прав, — весело сказал я. — А я был дурак.

— Мы все частенько ходим в дураках, — заметил Лаури. Вадим с Танюшкой улыбались — даже скорей скалились именно что как дурачки, и я почувствовал: моя собственная физиономия тоже расплывается в глупую улыбку. — Это не так уж страшно.

— До Скалы-то довезёшь? — спросил я, сбрасывая на песок заплечник.

— Не довезу, — отрезал Лаури. — А то ещё по дороге потеряетесь месяца на три. Я вас прямо до Юлии заброшу. А там ведь близко, а, Вадим?

— Близко, — подтвердил он. — Э, постой, а ветра? Зима же…

— Выгребем, — уверенно отрезал Лаури.

И я, глядя на него, вдруг радостно понял: правда.

Выгребем.



— Ты меня не предашь?
— Я тебя не предам.
Вам к лицу камуфляж,
словно ночь — городам.
Словно темная ночь,
где огня не добыть.
Никому не помочь,
но нельзя отступить.
Среди русских рабов и
 заморских князей слишком много врагов,
слишком мало друзей.
Знаю — выхода нет,
но оружие есть.
И к лицу вам рассвет,
словно юность и месть.
Кто боец, кто торгаш — не решать по судам…
…- Ты меня не предашь?
— Я тебя не предам!


...

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

Сегодня утром погиб Юнгвальд. Он был последним из наших баварцев, кто оставался со мной. И лучшим фехтовальщиком из всех, кого я знал.

Впрочем, мы переживём его ненадолго. Нас осталось шестеро — двое парней, четыре девчонки — и нам некуда отступать. Смешно, что мы погибаем на Олимпе — горе богов. Но, во всяком случае, чернокожим не подняться к нашей пещере, пока у нас остаются патроны, а их ещё тридцать два в «дегтяре» Сашки и пять в моём «браунинге». Потом… никакого «потом» у нас не будет.

Вечер, и я пишу эти строки при свете костра. В блокноте моём ещё довольно много чистых листов. Таня спит по другую сторону огня. Я вижу отсюда огни вражеских костров внизу на склоне.

Всё будет кончено завтра. К чему тянуть? Без пищи и воды мы продержимся тут три-четыре дня. Не думаю, что явится помощь — да если и явится, то чернокожих всё равно слишком много… Завтра мы с Сашкой убьём девчонок и пойдём вниз — убивать, а потом умереть. Мы все уже договорились обо всём. Таня сама предложила. Это ужасно, но я знаю, что с ними сделают, если возьмут живыми. А мы всё сделаем быстро. Во всяком случае — не увидим и того, как они будут умирать от жажды, и сами не будем умирать от неё.

Ночь прохладная. Вот чего действительно страшно жаль — так это того, что я не увижу лета. Я так хочу увидеть настоящую зелень на деревьях и ощутить тёплый ветер… Но ничего этого не будет для меня. Если думать про это, то страх пополам с тоской выкручивают внутренности, как мокрую грязную тряпку. Унизительно — так бояться смерти, но я боюсь, хотя я германец и воин.

Или, может быть, это не страх. Почти восемь лет я жил здесь. Больше семи — водил по миру людей, которые мне верили, теряя их и встречая новых… и опять теряя. Это было тяжело, интересно, страшно и увлекательно. Но я так и не смог понять, в чём участвую, кому и зачем это нужно, по каким законам живёт этот мир?

Странно. Это мне едва ли не обидней, чем то, что я завтра — нет, уже сегодня — погибну. Иохим мог бы меня понять. Конечно, мог бы — Иохим, для которого ответы на вопросы были частью жизни… Но Иохим погиб на Пацифиде три года назад, и мы даже не смогли его по-настоящему похоронить.

Мне было бы не так обидно погибнуть в обмен на ответ. Я бы даже согласился умереть сам. В обмен на ответ. Только ответ! Интересно, спрашивал ли Христос Господа в Гефсиманском саду, в чём смысл его смерти? Не помню, кто сказал — я где-то читал — что человек может вынести любые мучения, если оправданием мучениям будет служить целесообразность того, ради чего он страдает. Я был конунгом и вёл в бой своих людей. Тогда оправданием всему, что приходилось пережить, были их жизни. Но сейчас, за несколько часов до смерти, я, Лотар Брюннер, хочу спросить: ради чего?! Да ради чего же?!

Молчание.

Тайна.


РАССКАЗ 13
Олег, пожалуйста — встань!

Ведь если ты повернёшь назад —

Кто же пойдёт вперёд?!

Б. Вахнюк

* * *

С вечера шквалистый ветер раз за разом отшвыривал нас от побережья, и в конце концов Лаури, охрипнув, буквально плюнул на всё, приказал бросить якоря и ждать утра, затянув палубу кожаным пологом. Сам он остался на кормовом весле, и к рассвету выглядел таким же серым, как окружающее море, идущее ровными острыми грядами мелких злых волн. Но я, если честно, просто не имел возможности ему посочувствовать: обгрызал ногти, думая, как мы будем добираться до берега.

— Может, добросишь нас на лодке до припая? — предложил я, кутаясь в плащ.

— Нет почти припая этой зимой, — Лаури вздохнул. — Волна ломает… Придётся ждать, когда уляжется ветер.

— Склялся небось, что взялся нас везти? — посмотрел я искоса на резкий, обветренный профиль морского ярла. Лаури улыбнулся и хлопнул меня по плечу своей твёрдой, как доска, ладонью:

189