Путь в архипелаге - Страница 182

182

Конечно, среди них есть несколько не менее упёртых, чем Хайнц или Дидрих. Но, когда напали негры, даже этот их Алекс, который потом затеял драку с Юнгвальдом, не задумался. По-моему, мы ведём себя неправильно. Последние месяцы мы идём по Европе и России. Даже идиоту будет ясно: тут есть общий враг, которому всё равно, кого резать: арийцев, большевиков или демократов. И тут нужно держаться друг за друга, как магнитам. Тут нечего завоёвывать, тут полно жизненного пространства и слишком мало людей, чтобы речь могла идти о священной войне германской нации. Да и нации нет, как таковой. Хайнц, конечно, настоящий лидер, этого нельзя не признать. Но он не умён, если честно. Мы уже похоронили пятерых, и трёх из них убили не чернокожие, я уже писал об этом. И в обоих случаях — и с чехами, и с поляками — инициаторами были мы.

Как бы он завтра не придумал повторить тот же опыт с русскими… И дело не в том, что их больше. Просто хватит этого безумия.

Не Татьяна ли на меня так повлияла? Не слишком-то она похожа на недочеловека. Она красива, умна и отлично развита физически. (Да и вообще — они не производят впечатления «дегенеративных азиатов».) С ней интересно… А ещё интереснее — один ли я встречаюсь с русскими девчонками? Там свободна не одна Татьяна. Правда, они страшные пуританки, страшнее наших лютеранских предков! Но я всё-таки попробую поцеловать её ещё раз. В смысле — ещё раз попробую.

Если будем живы.

* * *

...

— Ночь прошла — будто прошла боль…
Спит Земля — пусть отдохнёт,
пусть…
У Земли, как и у нас с тобой,
Там, впереди,
Долгий, как жизнь,
Путь…
Я возьму
Этот
Большой
Мир,
Каждый день, каждый
Его час…
Если что-то
Я забуду —
Вряд ли звёзды
Примут
Нас…
Я возьму щебет земных птиц,
Я возьму звонких ручьёв плеск,
Я возьму свет грозовых зарниц,
Шорох ветров,
Зимний пустой
Лес…

Дождь сёк крышу нашего шалаша. Было темно, порывисто и многоголосо шуршали листья. Я лежал на спине, закинув руки за голову и, закрыв глаза, слушал, как Танюшка поёт:

...

— Я возьму память земных вёрст…
Буду плыть в спелом, густом льне…
Там, вдали — там, возле синих звёзд —
Солнце Земли
Будет светить
Мне…

… - А ты помнишь, из какого это фильма? — спросила она, когда допела.

— Ага, — я открыл глаза. — «Москва-Кассиопея». Мы на него всей компанией ходили — ещё до того, как я с тобой познакомился… Потом играли на стройке в этот фильм.

— А я с отцом ходила, — Танюшка повозилась в темноте и вдруг задумчиво спросила: — Помнишь, там у них, на звездолёте, была сделана комната «до 16 лет не входить»? — я угукнул. — Я вот думаю, они что, правда смогли бы шестнадцати лет дождаться?

— Да там один вошёл, — вспомнил я, — его же выперло, автоматически.

— Да я не об этом, — возразила Танюшка. — Я вообще. Звездолёт, трое мальчишек, три девчонки, никого взрослых, а они же там все уже друг в друга перевлюблённые… Дотерпели бы?

Я задумался. Если честно — такая мысль мне в голову в связи с этим фильмом ещё не приходила.

— По-моему, нет, — решил я наконец. — Даже точно нет. конечно, это начало семидесятых, они воспитаны были куда строже, чем мы, но всё равно, мне кажется, они ещё до шестнадцати… ну как бы… — Танюшка засмеялась, и я не стал договаривать. — Да и вообще, — мне вдруг стало грустно, и я почти зло продолжал, — да и вообще не долетели бы они никуда, если бы не эта свёртка пространства. Двадцать пять лет в один конец — они же лет через десять максимум друг друга поубивали бы!

— Почему, они же друзья… — заспорила Танюшка и осеклась. А я всё-таки продолжил:

— Друзья, да… Если бы мне кто сказал, что Сергей на Саню может с палашом броситься… Что мы до такой степени способны разлаяться… Это вот нам было куда разбежаться. А куда на космическом корабле бежать? перебили бы друг друга к чёртовой матери…

— Ты, Олег, так говоришь, — обиженно сказала Танюшка, — потому что у нас так получилось. Просто со злости. Тебя послушать, так и мы с тобой друг друга рано или поздно зарезать должны!

— Может, и зарежем, — ляпнул я. Танюшка даже воздухом задохнулась… а потом я ощутил вдавившееся в шею лезвие её ножа.

— Ну а если я тебя и правда сейчас зарежу? — вкрадчиво спросила она.

— Если тебе это доставит удовольствие — режь, — тихо сказал я, чуть откидывая голову подальше. — Только когда сонную перережешь — поцелуй меня. Сбоку, чтобы не забрызгаться. Это будет самая лучшая смерть, которую только можно представить… Давай, режь, Тань. Можешь медленно.

— Тьфу ты, дурак, — я услышал, как отлетел в сторону нож. — Мне даже страшно стало! «Сбоку, чтоб не забрызгаться»…

— Ты целовать меня будешь, или нет? — уточнил я.

— Не заслужил, — она убралась к своей стенке. Я вздохнул:

— Ну вот. Оскорбили, не зарезали, да ещё и не поцеловали… Что за жизнь?

Последняя реплика у меня вырвалась с настоящей злостью, и Танюшка это ощутила.

— Что там с тобой случилось? — быстро спросила она. — Олег?

— Ничего, — я прижал руки к лицу. — Таня, Таня, Таня!!! — выкрикнул я. — Тань, мне страшно, я боюсь, что и тебя потеряю!

— Ты что, Олег?! — она мгновенно оказалась возле меня, стиснула мои запястья. — Олег, Олег, ты что?! Родненький мой, тебе плохо?! Вот я, вот, ты держись за меня!

— Таня, — я опустил руки, ощущая её тёплое чистое дыхание, — Таня, я без тебя умру. Сразу умру.

182