— А из Олега получился хороший командир, — сменил тему Колька. — Я даже не ожидал…
— А я ожидал, — Арнис улёгся поудобнее и, закутываясь в одеяла, повернулся к Кольке. — Понимаешь, Коль, я вот думаю… Что бы с нами не произошло… Но понимаешь, тут есть кое-что хорошее.
— Хорошее? — удивился Колька.
— Хорошее, — убеждённо кивнул Арнис. — Понимаешь, тут страшно бывает, а в то же время — тут все словно бы показывают то, на что способны. Нас цивилизация вообще-то сильно давит. Человек так всю жизнь и проживает, не зная, что может. А тут… — Арнис замялся, не находя слов, но потом продолжал уверенно: — Тут можно показать то, что в нас глубоко спрятано. Ну — от предков досталось, что ли?
— Что, у Олега в предках были князья? — не понял Колька. Арнис вздохнул:
— Да при чём тут это…
…Ветер вновь сорвал где-то в горах камнепад. А в небольшом гроте на склоне горы посреди рощи спали за угасающим огнём трое завернувшихся в одеяла мальчишек.
К стенам, где кладку серых камней
Плавит тепло лучей,
Мы направляем своих коней
И острия мечей.
Шёлк моего плаща — белый саван
Проклятой Богом орде…
Ave Mater Dei!
Есть два пути — либо славить свет,
Либо сражаться с тьмой.
Смертью венчается мой обет,
Как и противник мой.
Крест на груди моей ярко-ал,
Как кровь на червлёном щите…
Ave Mater Dei!
Лица — в темницах стальных забрал,
Сердце — в тисках молитв.
Время любви — это лишь вассал
Времени смертных битв.
Взгляд Девы Пречистой вижу я
В наступающем дне…
Ave Mater Dei!
Если я буду копьём пронзён
И упаду с коня,
Ветром мой прах будет занесён
С павшими до меня.
Нет, это не смерть, а только
Ангельских крыльев сень…
Ave Mater Dei!
Время смешает наш общий тлен,
Пылью забьёт уста.
Буду лежать я в Святой Земле
Так же, как гроб Христа.
И время обмануто —
Hajls Вифлеемской звезде!
Ave Mater Dei!
Ave Mater Dei!
Было ещё совсем темно, когда я поднялся. Мне казалось, что первым. Но я сильно ошибся — во-первых, этот наш новенький — поляк Богуш, завернувшись в одеяло, сидел на своём месте, о чём-то явно размышляя. Около костра на корточках разместился Игорь Басаргин. А в районе склада слышался сдержанный шум — там явно хозяйничал кто-то из девчонок.
Зевая и потирая лицо, я выбрался из-под одеял и, ёжась спросонья, подсел к огню. Мы с Игорем обменялись кивками.
— Ну что, пойдём? — после довольно долгого молчания спросил он. Я взглянул на часы. Они шли исправно, но я не был уверен в точности того, что они показывают — мы перемещались, и я подводил их на глазок, по солнцу. Было пять.
— Пойдём, буди ребят и кого-нибудь из девчонок, — кивнул я, — пусть приготовят поесть.
— Никого будить не надо, — Ленка Власенкова вышла из складского помещения, — я всё приготовлю… Мальчишек вот поднимайте.
— Доброе утро, Лен, — поздоровался я…
…Поднимались мальчишки как обычно неохотно, переругиваясь (впрочем, тоже очень вяло), натыкаясь друг на друга и спотыкаясь. Что интересно — в такие моменты меня охватывало острое и очень приятное чувство какой-то особенной близости со всеми этими «паразитами». Подобное я переживал и там, на той Земле, в походах — но тут это сделалось абсолютным. Не знаю, испытывали ли это остальные. По-моему — да.
Девчонки непобедимо спали. Принимая из рук Ленки довольно-таки скудный завтрак, я дружелюбно ей сказал:
— Нас проводишь и ложись спать. Сколько можно глаза таращить?
— Лягу, — согласилась она. — Олег, вы бы ещё дров принесли. Скажешь, а?
— Скажу, — пообещал я.
— Угу, спасибо, — кивнула она, направляясь к лежаку.
— Значит так, — перешёл я прямиком к делу. — Ты, Сморч, Андрюшка и ты, Басс — оставайтесь на охране. Север, Щусь, Фирс — пойдёте за дровами и таскайте, пока не опухнете. Или пока Ленка не скажет: «Хватит.»
Фирс присвистнул:
— Да уж. Мы как раз скорей опухнем…
— Лучше опухнуть, чем замёрзнуть, — вскользь заметил я. — А мы с Сергеем пойдём охотиться… Богуш, — окликнул я поляка, — пойдёшь с нами. Сергей, подбери ему оружие… И вообще — кончаем жевать и переодеваемся в парадную форму.
Снаружи вошла Наташка Крючкова, развязывая ремень с оружием.
— Там холодно, — сообщила она, — и туч нет… Мальчишки, вы уже встали?
— Уже встали, уже уходим, — конспективно ответил я, затягиваясь в куртку. Мы поразительно быстро привыкали к новой одежде и, хотя у всех сохранились какие-то детали (а то и полные комплекты!) «старого туалета», их уже почти никто не носил.
— Не задерживайтесь, — предупредил я и обратился к Сморчу: — Если кто будет тут крутиться — гони на работы. Пинками.
— Будь спок, — Сморч похлопал по рукояти топора. — Первым, кстати, выгоню тебя.
— Я и сам уйду, — пообещал я, поднимая Танюшкину аркебузу и мешочек с пулями.
Танюшка спала. Мне почему-то очень-очень захотелось, чтобы она проснулась и что-нибудь сказала мне напоследок… и, может быть, поцеловала… Я даже задержался над Танькой — но она продолжала спать, как сурок (или сурчиха), даже дыхание не изменилось, и я, удержав печальный вздох, пошёл к ребятам.
Мне почему-то было очень обидно…
… — Ты зачем его взял? — напрямую, хотя и тихо, поинтересовался Сергей, останавливаясь, чтобы поправить ремни. — Он же никогда не охотился, сразу видно.
— Вот и пусть учится, — так же тихо ответил я. — В конце концов — ему теперь с нами жить.