— Не лезь!
Прижаться ближе… руку расслабить… ага! Я блокирую запястье коленом, бью сверху дагой — за правую ключицу, за левую ключицу — и здоровяк, обливаясь кровью, уходит куда-то вниз… Лицо — кровавые сгустки сползают по левой щеке, острая боль снаружи левого локтя… вот они, свалки, кто-никто обязательно зацепит… ага, место! Косой удар слева в шею — харрашшоо!! Так, где Арнис, Арнис где?!
— Место дайте, черти! — кричит кто-то по-немецки. Йенс, что ли? Да, место бы неплохо, побольше места… Запах — пот, кровь, адреналин; толчея и озверение… Рука — в перчатке, толстой, коричневой — вцепляется в плечо, прямо перед глазами — длинный нож… перетопчешься, ублюдок — ннна! Рот вспухает алым пузырём из перерезанного основанием палаша горла. Я умею любить. Я даже щадить умею. Но не в бою…
А вот и Арнис…
У ног Арниса лежали двое наших — не моих, а Нэда. И сейчас он сражался с третьим, а третьим… третьим был Мило. Как и раньше, у Арниса были ландскетта и скрамасакс. Кругом не оставалось уже его людей, только полукруг тяжело дышащих наших — и схватка в его центре.
Мило дрался очень хорошо. Он уже не раз это доказывал, да и сейчас я мог бы высоко оценить его действия. Его скьявона мелькала, как молния, и он, конечно, вышел на поединок с намерением победить… Но всё-таки… всё-таки…
Всё-таки он не успел увидеть то, что увидел я. Не хватило нескольких лет опыта. А я увидел, как Арнис, поймав на гарду ландскетты клинок Мило, плавно-мгновенно нагнул руку. Чуть-чуть. Но достаточно для того, чтобы Мило, подавшись в сторону, уже не смог увернуться от вошедшего под рёбра вверх скрамасакса.
Мило повернулся в нашу сторону, взмахнув руками влево и, так и не выронив оружия, рухнул третьим трупом к ногам Арниса.
Стало тихо-тихо — почти совсем, и я понял, что весь остальной бой закончился. Арнис поклонился убитому и, обведя нас взглядом, спросил:
— Кто следующий?
Несколько секунд никто ничего не говорил. Потом я заметил, как напряглись плечи Видова, понял, что сейчас он рванётся мстить за соотечественника — и сам шагнул вперёд… но меня перехватил Сергей.
— Давай я, — предложил он, улыбаясь.
— Почему ты? — усмехнулся я в ответ.
— Надо же и мне создавать репутацию, а у тебя она уже всяко есть, — Сергей сжал мне плечо. Он вроде бы шутил, но глаза были серьёзными. Я увидел, как у него шевельнулись губы, уловил вздох «Саня…» и понял: Сергей хочет если и не спасти меня от груза убийства, то, по крайней мере, разделить его со мной. — Ну, я пойду, — сказал Сергей, больше не дав мне вставить ни слова. И пошёл навстречу Арнису, пригибаясь и раскручивая в руках палаш и дагу.
Арнис ждал, чуть сгорбившись. Со стороны это, наверное, было не очень заметно, но у меня был намётанный глаз, и я видел, что он устал и хочет успокоиться…
Арнис, Арнис… Мальчишка с медлительным акцентом, показывавший нам на остановке около училища ГА, как правильно вязать узлы. Мой… мой друг. Первый, потерявший тут свою девчонку — вот он прыгает по льдинам на вскрывшейся балканской реке… Мне захотелось крикнуть: «Да чёрт возьми, хватит, вы чего?!»…
…Клинки тяжко столкнулись с пронзительным, брызжущим искрами, визгом…
…Вот и сошлись дороги…
В первые же секунды боя Арнис ранил Сергея — ещё раз в уже раненое сегодня плечо. Не скажу, чтобы это как-то отразилось на быстроте моего друга — у него даже лицо не дрогнуло. А ещё через полминуты, заполненной яростным обменом ударами, Сергей коротко вскрикнул — его дага со стеклянным, очень красивым звоном обломилась под ударом скрамасакса. Как ни странно, но именно в этот момент Арнис получил рану. Очевидно, он не ожидал, что дага Сергея обломится — и подался вбок-вперёд, а Сергей полоснул его по бедру, левому, снаружи. Арнис отскочил. Сергей с руганью швырнул в сторону рукоять с двухсантиметровым обломком клинка, сделал рискованный длинный выпад, отдёрнул клинок вовремя… и достал Арниса. Справа, в открывшуюся во время ответного удара подмышку, разрубив артерию.
Арнис снялся с клинка. Отшагнул, открыл рот, выплёвывая кровь. Раскинул руки крестом и рухнул на спину, не выпуская оружия из рук.
Сергей бросил палаш и, закрыв локтем лицо, закачался, словно собираясь упасть тоже.
Небо, ровно вполовину
перекошенное мглой…
Тащит ветер туч лавину,
но другая половина
всё же блещет синевой!
На границе мглы и света,
в поединке света с мглой —
луч полёта, рикошета,
наступающего лета
луч янтарно-золотой.
Ветер кружит над дорогой
семихвосткой пылевой.
Миг, наполненный тревогой,
вьётся ласточкой — высоко
над моею головой.
Не кричит и не пророчит —
рассекает по косой
небо дня и небо ночи…
У неё волшебный прочерк —
почерк мысли лучевой!
Что нам будет: путь над кручей,
мгла без вешки путевой?
Вьётся ласточка, но тучи
ветер тащит… Где нам лучше —
под грозой? под синевой?
На границе мглы и света,
в поединке света с мглой
жду от ласточки ответа
на вопрос о смысле света,
на вопрос безумный мой…
Тёплая, щекочущая вода дошла мне до колен, и я, остановившись, прикрыл глаза, подняв лицо к небу. Мне казалось, что я кожей ощущаю звёздный свет…
…Серёжка Лукьяненко умер на руках Раде, за десять-пятнадцать минут до того, как Вильма добралась до него. Его ранили в печень, и какое-то время он ещё боролся за жизнь, то проваливаясь в бессознанку, то выплывая из неё на поверхность. Очевидно, хотел дождаться Вильму. Мы все хотели, чтобы он дождался. Но Серый вдруг начал метаться, попытался встать, и мы поняли — всё. Он жестами подозвал меня, силился что-то сказать, но горлом лилась кровь, не слова… Я присел рядом с ним, ощущая, что сейчас завою от тоски.