Путь в архипелаге - Страница 338

338

— Может быть, и есть! — с вызовом бросила она мне. Я протянул руку, взял не успевшую отшатнуться Сандру за подбородок (она расширила глаза) и уверенно бросил:

— Нет.

— Ты читаешь по глазам? — быстро и зло спросила она, высвобождаясь.

— Я скоро семь лет здесь, — весело ответил я и, похоже, это веселье её оскорбило.

— Парни из Европы — это что-то непостижимое, — сказала она. — А русские — самые безумные изо всех… Покажи палаш.

Я поддел гарду пальцем и, перекинув палаш на ладони рукоятью влево, протянул девчонке.

— Не боишься? — спросила она. — Ты подал его так, что не можешь быстро схватить и ударить… о!

Палаш в моей левой руке замер точно перед её носом, остриём в луну.

— Я правша, — спокойно объяснил я, — но и левой умею владеть…

Сандра крутнулась на пятках и метнулась прочь. Я ещё какое-то время пытался продолжать упражнение с клинком, потом засмеялся, плюнул, не поймал палаш ножнами, плюнул снова. Повернулся, пошёл к лагерю, чтобы хоть часок поспать — и нос к носу столкнулся с Танюшкой.

— Тань? — чуть удивился я, и её корда наискось прижалась к моей шее слева. Глаза у Танюшки были бешеные:

— Я тебе сейчас горло перережу, — тихо сказала он. — Что вы там обсуждали с этой ккккккккорррровой?! Быстро отвечай!

— Режь, — сказал я, чувствуя с каким-то непонятным наслаждением, как бритвенной остроты клинок надсекает самой своей тяжестью кожу, и щекочущая струйка крови тонко побежала по шее.

— Она уговаривала тебя остаться?!

— А? — до меня дошло, что Танюшка права. — Да, пожалуй…

— И?! — верхняя губа Танюшки приподнялась.

— Я согласился, — пожал я плечами. Глаза Танюшки полыхнули, и я на миг пережил свою смерть. Потом клинок откачнулся, и девчонка облегчённо вздохнула, проведя рукой по глазам:

— Издеваешься… Ой, я тебя порезала!

— Да, вот странно, правда? — иронично спросил я и напрягся: — Ого! — язычок Танюшки прошёлся по шее снизу вверх. — У тебя задатки вампира… Носферату, помнишь, нам рассказывали? — её язык крался выше, выше и оказался в углу моих губ. Требовательно отвердел. — Я думал, мне удастся поспать ещё хоть час… — голос у меня сорвался, потому что побоялся прикусить Танькин язык.

— Прости, — она отстранилась. — Я ревнивая дура… Это у меня с тех пор, как ты пропадал, а в небе светило чёрное солнце… как гаснущий уголёк… Я не могу потерять тебя, Олег… не хочу… не сейчас… не так…

Она задыхалась, и я увидел на её глазах настоящие слёзы.

— Что я без тебя, Таня? — тихо спросил я.

— Слышишь? — она улыбалась сквозь эти слёзы. — Наши поют… Значит всё правильно, да, Олег?

Со стороны лагеря неслось хоровое:

...

— Ничего на свете лучше нету,
Чем бродить друзьям по белу свету!
Тем, кто дружен, не страшны тревоги —
Нам любые дороги дороги!
Наш ковёр — цветочная поляна,
Наши стены — сосны-великаны,
Наша крыша — небо голубое,
Наше счастье — жить такой судьбою!..

А чуть подальше откликались по-английски ребята Нэда:

...

— Если ты и смел
и честен —
Руку, друг, тебе мы
подаём.
Встанем, как один —
все вместе!
Будь уверен в нас —
не подведём!
Нам, дружище, пора
В бой — во имя добра!
Знай — повсюду друзья с тобой!
Смелее в бой!..

— Значит, всё правильно, Тань, — отозвался я, увлекая её на колющий кожу острый прибрежный кустарник, хрустко промявшийся под нашими телами…

…Вышедшая в зенит луна холодно смотрела на лежащих среди измятых веток обнажённых мальчика и девочку, всё ещё обнимавших друг друга. Наконец, мальчик, продолжая ласкать свою подружку, со стоном подался чуть назад и в сторону. Девчонку сотрясла тягучая, сладостная судорога, она сдвинулась следом за пареньком, стараясь удержать в себе то, что доставляло такое наслаждение, но потом со вздохом повалилась на спину. По её лицу блуждала потерянная улыбка. Мальчик нагнул голову и принялся ловить губами её сосок. Лицо у него было сонным и усталым, но счастливым.

Неподалёку печально и негромко, но очень ясно гудела волынка, выводя в чьих-то умелых руках мелодию, прозрачную, как эта лунная ночь. Многим, кажется, не спалось…

… — Может быть, мы опять лезем не в своё дело? — тихо спросил я, осторожно, нежно лаская пальцами плечо и основание шеи Танюшки.

— Поспи, — она не ответила на мой вопрос, — у тебя ещё есть время. Я разбужу, когда надо будет грузиться.

Я вздохнул, устраиваясь удобнее и уже уплывая куда-то в звонкую тишину. В самом деле, почему бы не поспать? Танюшкины пальцы гладили мои волосы, но не как в любовной игре… а я вдруг вспомнил почему-то маму, хотя она никогда не гладила меня по голове… расчёсывала прядь к пряди мои жёсткие, спутанные волосы, тёмные от природы, но давно выгоревшие до цвета старой меди — так прочно, что даже зимы не могли вернуть им прежнего цвета.

— Солнце за море ушло —

спа-а-ать… — успел я услышать голос Танюшки, прежде чем заснул совсем…

…Таня не спала. Она продолжала поглаживать волосы Олега, стараясь больше ничем не шевелить даже легонько, чтобы невзначай не разбудить его. Олег ровно, тихо и сильно дышал, и от луны лежали на его скулах чёрные полукружья теней ресниц. Он спал так доверчиво, беззащитно, полностью положившись на неё, что у Тани от нежности перехватило горло.

— Он вернётся живым, — Танюшка подняла глаза к диску луны. — Он вернётся живым, слышишь?!

338