— Будь осторожен, — сказал Арагорн, и его холодные серые глаза проникли мне, казалось, в самую душу. — Будь осторожен, — повторил он, — но берегись не негров, князь…
…Полёт, полёт, полёт… Воздух упругим коконом обтекает меня, уже знакомая сумасшедшая скорость…
Что это? Непонятно… Что это, в конце концов?! Туча? Нет, не туча, что-то плотное, что-то… Это… это…
…Я охнул и скатился с камня, приладившись о него копчиком. Пока я валялся на земле, пытаясь вдохнуть, послышались торопливые шаги, мягкие и уверенные — и сбоку от камня появился сперва клинок палаша, а потом — удивлённо-испуганное лицо Яна:
— Олег?! — он быстро огляделся. — А где он?!
— О-о… кто «он»? — я с трудом встал. — Чёрт, как больно…
— Он на тебя напал?! — добивался от меня какой-то чуши Ян, озираясь, словно нас вот-вот должны были атаковать отовсюду, в том числе — с неба.
— Чего?! — разозлился я. — Ты о чём вообще?!
— Ну как же… — начал он и вдруг, осекшись, подозрительно начал рассматривать меня, а заговорил медленней намного. — Такое… вроде собаки… или, может, офигенная летучая мышь — я иду, а оно на камень падает… потом слышу — ты ругаешься, а его нет… Оле-ег? — он отступил, не сводя с меня глаз и держа палаш неуверенно-оборонительным хватом.
— Летучая мышь? — уточнил я со смешком, внутренне холодея.
— Нет, скорей всё же собака… с крыльями, — он сглотнул. — Семург, как на наших старинных браслетах… Олег, не подходи.
— Чего? — я правда остановился. — Ты чего, Ян?
— Я тебя боюсь, — искренне сказал он. — Это ведь… ты был, Олег. Я знаю, у нас в Карпатах до сих пор про такое рассказывают…
— Ещё раз расскажи, — снова холодея (не от страха, а от какого-то непонятного восторга), попросил я. Ян, не приближаясь и не сводя с меня глаз, заговорил:
— Сергей мне сказал — иди, посмотри, как там Олег… Я пошёл, иду, гляжу… Потом вдруг раз — метрах в десяти от меня вот на этот камень пикирует… ну да, точно, огромный такой пёс с крыльями. Сел, как ударился, а потом ты с камня скатываешься и ругаться начинаешь.
— Так, — я посмотрел на свои ладони, потом — на босые ноги. — По крайней мере, этот вопрос ясен, как стекло… Спокойно, Ян. Своих не ем. Но съем, если болтать начнёшь.
Ян сглотнул.
— Так это и правда был… ты?
— Скорей всего, — ответил я и, повернувшись, зашагал обратно в лагерь.
Первое, что мы увидели, подойдя вплотную к деревьям — вода. Собственно, мы уже с километр слышали её шум и этот километр почти бежали, хотя жажда и жара мучили невероятно.
Наши страдания были вознаграждены. Вода — чистейшая, прозрачнейшая и холодная даже на вид — выбивалась множеством струек из плоской трещины в камне и падала вниз с высоты метров в десять, прямо в чашеобразное озеро, дно которого покрывал мелкий кварцевый песок. Отсюда она уходила под скалу, в урчащую и булькающую холодную тьму.
Свалив оружие на берегу, мы побросали барахло в озерцо, себе под ноги, и нагишом всей кучей влезли под ледяной природный душ.
— Будем жить, — сообщил Игорь, приваливаясь спиной к скале, по которой тоже сбегали струйки воды. Ему ответили утвердительное бормотание и довольное плюханье.
Мы вылезли из воды только тогда, когда позамерзали, а солнце окончательно скрылось за скалами, оставив эту сторону гряды во власти теней — между тем, как за скалами ещё был день. Девчонки занялись выполаскиваньем одежды, а мы начали таскать дрова для костра, у которого можно будет высушить барахло…
…Огромная всё-таки разница — есть у вас вода или нет. Помимо всего прочего, среди скал в ложбинке удалось найти всё ещё молодую картошку и накопать килограммов десять. Всю грязищу, которую мы развели в озерце, очень быстро стянуло под скалы, выемка наполнилась вновь чистейшей водой, а налетевший с юга ветер перестал хлестать по лицам жёсткой раскалённой метлой и красиво шумел в кронах деревьев.
Усталость довольно быстро прошла (ещё одно доказательство того, что она происходила от жары и жажды), и мы полезли по скалам с самодельными факелами — досконально выяснить, что это за место и какие в нём имеются достопримечательности. Вообще-то затея была несвоевременной и небезопасной — совсем стемнело.
Скальный выход чётко ограничивал пустыню — сразу за ним снова начиналась самая обычная степь, от которой мы за дни шатания по пустыне успели поотвыкнуть, но которой обрадовались. Солнце только-только село, запад ещё сверкал багровой полосой. Я довольно долго любовался этим зрелищем, но меня отвлёк свист Видова — потише, чем у Димки, но достаточно резкий. Серб размахивал факелом, стоя возле каменной щели, в которой мелькали огни ещё чьих-то факелов.
— Смотрите, что тут! — голос Видова гулко отлетел от каменных стен. Тут же размножились шаги — наши со всех сторон спешили на зов — и замирали, оставляя раскатистое эхо.
Ничего особенного там не было. Так. Могилы. Это я определил издалека, ещё не подойдя вплотную — по тому, как стояли вокруг мои ребята и девчонки.
Тут хоронили людей, потому что место было удобное. Клали в расщелину и задвигали подходящим обломком гранита, на котором выбивали короткие строчки.
— Дайте-ка я гляну, — придерживая рукой палаш, я подошёл ближе. Могил было пять. Три слева, две — справа пониже, и эти две были поновей. На трёх левых белели строчки:
...Shvejc Bromberg
16. X.27–10.VII.44
Maksim Jasunenko
22. I.26-10VII.44
Hovik Klasse
22. IX.25–10.VII.44
А на тех, что справа, было написано по-французски: