— Нравится?
— Да, а что это? — настойчиво повторил я, поймав её ладонь и поднося к губам.
— А это из кино, из «Питера Пэна». Я только слова переставила…
Я пожал плечами. Да, кино я помнил, и оно мне понравилось, в отличие от книжки (а вот Танюшка балдела и от того, и от другого чуть меньше, чем от Грина). Но песня не вспоминалась, и странно — она была красивой…
— Не знаю, хотелось ли мне быть мальчишкой вечно, — заметил я. — Я просто не думал об этом.
— Американцы зовут нас с ними — и Сэм, и Эва, — Танюшка откинулась на камни, прилегла рядом. — Они идут на север, только Сэм к Большим Озёрам, а Эва западней… Но ведь у нас своя дорога?
— Своя, — отозвался я, осторожно потягиваясь и прислушиваясь к шрамам. — Вылупишь зенки, откроешь варежку — и с катушек. Редкая птица дочешет до середины, а какая и дочешет, то так гикнется, что копыта отбросит… Вот наш путь!
Танюшка захихикала, вспомнив эту классику «Ералаша», которую у нас не вспоминали уже давно, дёрнула меня за прядь на виске, потом провела пальцем по бровям, словно разглаживая их:
— Шёлковые брови… — пропела она тихонько. — А волосы у тебя жёсткие, потому что ты злой…
Я вытянул руку и пропустил между пальцев её прядь — русую, густую и мягкую.
— Значит, я злой? — хмыкнул я, снова потягиваясь (боли почти не было). — Вот спасибо…
— Ты мне и злой нравишься, — успокоила меня Татьяна. Я прикрыл глаза (в наступившей темноте плавал яркий диск весеннего солнца) и заговорил:
...
— Да не сойдутся берега
у бешеной реки.
Да не возьмёт тебя тоска
в железные тиски.
Да не обманет верный друг,
останется стеной.
Да не сведёт любимый рук
не за твоей спиной.
Да ты сама, не оступясь,
по жёрдочке пройдёшь.
Да никогда в сплошную грязь
лицом не упадёшь.
Да не упрячешь за душой
постыдного гроша.
Да не окутается ржой
летящая душа…
Мы скоро выйдем, Тань. Нам пора.
Топоры дробно и весело стучали в плавнях. На берегу перекликались голоса, вкусно пахло похлёбкой с копчёным мясом и — наконец-то! — картошкой, найденной в больших количествах. Кто-то смеялся. Девчонки на три голоса исполняли:
...
Ах, как пахнет дождём это тёплое лето!
Кто-то в рупор ладоней кричит в небеса…
Мы добрались до берегов Миссисипи — великой американской реки, на которой разворачивалось действие любимых мной твеновских «Приключений…» Дальше, на том берегу, за узкой полоской лесов, начинались степи — Великие Равнины, как в кино или в книжке.
— Треть пути пройдена, — сказал Сергей, подходя ко мне. Он широко улыбался, отряхивая руки, плечи блестели от пота. — Если всё будет хорошо, — он треснул меня по спине, — то, может, нам больше и не придётся тут зимовать!
— Хлопай осторожней, — проворчал я, передёргивая плечами. — Я тебе не тот несчастный ребёнок, которому ты когда-то сломал нос.
— Заканчивай работу! О-бед, о-бед, о-бе-ед! — заорала со стороны костров Ленка, для вящей убедительности колотя ложкой в котелок.
— Пойду помоюсь, — сообщил Сергей.
— Погоди, я с тобой, — задержал его я, расшнуровывая куртку и бросая её на молодую траву.
Мы спустились к самому берегу, откуда Миссисипи казалась ещё шире, другой берег практически не был виден. Сергей присел на корточки, зачерпнул воды… и кувырком полетел в реку, получив от меня полновесный пинок!
— История повторяется, — невозмутимо сказал я, подавая смеющемуся Сергею руку. Он дёрнул на себя, но стащить меня в воду не смог и, всё ещё смеясь, выбрался на берег. Его волосы, светлые от природы и выгоревшие до белизны, потемнели от воды.
— Ладно, я тебе это припомню, — добродушно пообещал он. — Пошли есть, это самое разумное…
…Девчонки и правда расстарались — приготовили кучу всего. Доскребая ложкой остатки картошки, тушёной с мясом и кореньями, я задумчиво сказал:
— И всё-таки — где же наши любимые негры?
На несколько секунд воцарилось недоумённое молчание. Потом Ян поинтересовался осторожно:
— Ну негры-то тебе на кой чёрт?
— Да они мне, собственно, и не нужны, — я пожал плечами. — Просто странно.
— Нет, ну и ладно, — Видов перекрестился, и этим тема негров была исчерпана… по крайней мере — вслух. Да и мысли мне перебили, потому что Игорь, сидевший рядом со мной, вдруг замурлыкал, отрешённо глядя в горячий настой:
...
— Девочку и мальчика
Силой разлучили…
Без сестры мальчишке…
Па-ра-ра, ти-тили…
Пам-пам-пам… пам-пам-пам…
Сердце тихо бьётся…
Время уходит — мальчик остаётся…
Снегом тают зимы, пролетают вёсны…
Где же наши братья, где же наши сёстры?..
— и снова мурлыканье без слов.
— Игорь, а что это будет? — осмелилась спросить Ингрид. — Красиво…
Игорь посмотрел на неё затуманенными глазами, встряхнулся и ответил:
— А, не знаю пока… Это когда Эва про себя и про брата рассказывала, у меня что-то такое зашевелилось, а сейчас вдруг… выскочило. Если досочиняю — спою.
— Часа через три плот будет готов, — внёс во всё это прозаическую нотку Димка, подбрасывая на ладони финку. — Будем переправляться на ночь глядя?
— А сколько на переправу? — уточнил я. Зорка, не поднимая глаз от аркебузы, которую протирала, ответила первой:
— Часа три.